Марди и путешествие туда - Герман Мелвилл

Снова я вылил их вино и порвал их гирлянды. Не тот ли это дурной глаз, который давно преследовал меня? И не ты ли, Хотия, преследовала меня и добивалась, и дразнила, и соблазняла меня во всём этом долгом, долгом путешествии? Я клянусь! Ты знаешь всё.

– Я – Хотия. Ты наконец пришёл. Увейте его своими цветами! Утопите его в своём вине! Со всеми его вопросами. Тайи! Я помолчу. Прочь! Танцуйте, девы; вейтесь вокруг него; со всех сторон!

Затем их ноги пошли под музыку по слегка колеблющейся траве, как тысяча листьев лилий на озере. И, приблизившись, Хотия пригласила Медиа и сказала:

– Здесь ваш товарищ печален – быть тебе весёлым. Хо, вина! Я обещаю вам, гости!

Потом, отметив увиденное, я решил, что, во что бы то ни стало, смогу наконец узнать всё о той, которую искал.

И вот три чаши побывали в моей руке; я выпил вина и рассмеялся, встретившись на полпути с обольстительной королевой Хотией.

Войдя в рощу, из которой появилась королева, мы прошли в дом из сладкого шиповника и расположились на благоухающих циновках.

Затем шербет из тамариндов в чашах из цитрона был предложен Медиа, Мохи и Иуми; моя раковина из наутилуса наполнилась светящейся жидкостью, которая лилась и лилась, как из источника.

– Осуши, Тайи, осуши! Каждый глоток топит мысль!

Кровь паводком пробежала по моим венам.

– Стало светлее? – И Хотия засияла передо мной! Великолепная королева! Во всём сиянии, освещающем экваториальную ночь.

– Ты волшебна, о королева! О, ты – скопление тысячи созвездий.

– Они сверкают в пламени, – прошептал Мохи.

– Я вижу десять миллионов Хотий! Всё пространство отражает её, как в зеркале.

Затем, качаясь, девицы снова рассеялись, цветы дрожали на их бровях; Хотия всё ещё плыла рядом, руки её блестели, как радуги. Она напевала некое дикое заклинание.

Моя душа ослабела, Йиллы там не было! Но как только я повернулся, открыв руки, Хотия исчезла.

– Она глубже моря, – сказал Медиа.

– Её лук натянут, – предупредил Иуми.

– Я могу рассказать чудеса про Хотию и её девиц, – сказал Мохи.

– Что за чудеса?

– Послушайте, я расскажу о приключениях молодого человека Озонны его собственными словами. Это покажет вам, Тайи, что все девы Хотии – это Йиллы, удерживаемые как пленницы, лишённые сознания; и эта Хотия, их колдунья, самая коварная из королев.

«Подобно верблюду, гружённому горем, – говорил Озонна, – после долгих диких скитаний в поисках девы, надолго исчезнувшей, – красавицы Ади! – меня, ставшего ничтожеством в Марамме, напрасно приглашали высадиться в Серении. Три сирены долго преследовали меня с неопределёнными обещаниями привести к Ади, пока наконец не заманили меня на Флозеллу, где Хотия сделала меня своим рабом. Но скоро я решил, что в Реа, одной из её дев, я обнаружил свою изменившуюся Ади. Мои руки широко раскрылись для объятий, но эта девица не знала Озонну. И даже когда после долгого ухаживания я заполучил её снова, она оказалась не потерянной Ади, а Реа. И всё это время из глубины её странных, чёрных глазниц, казалось, задумчиво глядели синие глаза Ади: голубые глаза внутри чёрных; печальная, тихая душа внутри весёлой. Долго пытался я неподвижным горячим пристальным взглядом разорвать пелену и восстановить в Реа моё потерянное Прошлое. Но напрасно. Это была только Реа, но не Ади, что украдкой смотрела на меня теперь. Однажды утром Хотия встала поприветствовать меня, и её быстрый взгляд упёрся в мою грудь; и, испуганно глядя туда же, я обнаружил свежий отпечаток от ожерелья Реа. Избегая правды, я сказал, что приходил к деве, которая скрывалась от меня, как и сам я скрывался от Хотии. Королева вызвала своих девиц, и в течение многих часов их голосов было не слышно; и когда, наконец, они прибыли, на груди каждой уже лежал такой же отпечаток, как от ожерелья Реа. На следующий день – ло! – моё дерево было разворочено, и со свежих листьев липы стекал свежий сок. Исполненный плохих предчувствий, я снова разыскал Реа, которая, опустив свои глаза, созерцала свои ноги, запятнанные зеленью трав. Она снова сбежала, и снова Хотия, со злобным триумфом в своих глазах, позвала своих девиц; но тревога достигла цели: у каждой девицы были запятнаны ноги. Той же ночью Реа была оторвана от меня тремя масками, которые быстро уволокли её, заглушая крики; и, как я ни преследовал их, они всё же исчезли в пещере. Следующим утром Хотия была окружена своими нимфами, но Реа отсутствовала. Затем, проскользнув рядом, она сорвала чёрный, как уголь, свободно свисавший локон моих волос: «Озонна – убийца! Смотрите! Порванные волосы Реа спутаны с его волосами!» Ошеломлённый, я поклялся, что ничего не знал о её судьбе. «Тогда пусть ведьма Ларфи скажет!» Девы бросились из дому, и вскоре сюда вкатился зелёный кокосовый орех, сопровождаемый ведьмой, и все девицы стали бросать в него анемоны. Катясь по кругу, этот орех наконец подкатился к моим ногам. «Это – он!» – закричали все. Тогда они связали меня ивовыми прутьями, и в полночь невидимые и неодолимые руки усадили меня в шлюпку, которую отвели далеко в лагуну, где они оставили меня на волнах; но от сильного шока ивы порвались, и, так как шлюпка сошла с одного пути и поплыла другим, я скоро достиг земли.

Таким образом, во Флозелле я нашёл только призрак Ади и убил последнюю надежду на Ади истинную».

Этот подробный рассказ глубоко запал мне в душу. Неким диким способом Хотия сделала Йиллу пленницей, превратив её в одну из горничных с чёрными глазами, а голубой цвет её глаз был изменён. Из стороны в сторону в безумстве оглядывался я, но у всех был холодный, мистический взгляд, и я не увидел того тёплого луча, которого искал.

– Ты уже пустил корни в этой предательской земле? – вскричал Медиа. – Прочь! Твоя Йилла находится позади тебя, но не впереди. Она живёт в глубокой синей роще Серении, в которой ты не стал искать. Хотия дразнит тебя; прочь! Риф обойдён, но пролив лежит между этим островом и Одо, и туда его правитель должен вернуться. Каждый час, что я пребываю здесь, там умирает какой-нибудь несчастный раб, для которого с блаженной Серении я несу жизнь и радость. Прочь!..

– Хорошо ли поддаваться найденному по вашей милости злу? – сказал Мохи. – Как может Йилла встать на якорь здесь? Осторожно! Не позволяйте Хотии поработить вас.

– Идём прочь, идём прочь, – вскричал Иуми. – Йилла далеко! И тот, кто останется среди этих цветов, должен будет сгореть, как можжевельник.

– Взгляните на меня, Медиа, Мохи, Иуми. Здесь я буду стоять, как памятник самому себе, до тех пор, пока Хотия не развеет чары.

В го́ре они оставили меня.

Раковины Ви-Ви я больше не слышал.

Как только их последнее эхо замерло на дне долины, Хотия оказалась рядом, с распущенным поясом и с амариллисом в руке. Её грудь часто вздымалась; в лучах, исходивших из её глаз, плясали искорки.

– Приди! Давай грешить и веселиться. Хо! Вина, вина, вина! И полные подолы цветов! Пусть зальют все тростниковые трубки. Девицы! Танцуйте, качайтесь, плывите вокруг меня: я – вихрь, который тянет всех. Тайи! Тайи! Это имя – как сочная ягода в моём рту! Тайи, Тайи! – И в общем хоре она запела сильным голосом, казалось, исходившим из её глаз – глаз сирены.

Моё сердце отлетело далеко от её полей и поднялось в воздух, но, как только до моей руки дотронулась Хотия, оно упало с облаков мёртвой